Забытое наследие: судьба человека

Ежедневно многие из киржачан проходят мимо одноэтажного, в три окна домика по ул. Гагарина, д. 16 (быв. Б. Московская). Домик и территория вокруг всегда ухожены.

А история этого здания и места не просто удивительна – она связана с человеком героической, легендарной судьбы! Этот человек мог в детстве «потерять» своё имя, данное ему в честь преп. Серафима Саровского. Был одноклассником отца русского и советского поэта – Андреея Николаевича Вознесенского — и через всю жизнь пронес эту дружбу. В юности он трижды встречался с Федором Шаляпиным. Работал под руководством академика Г. О. Графтио. Был свидетелем похорон С. М. Кирова, чудом избежал репрессий 30-х гг. ХХ века. Был партизаном в Великую Отечественную и получил медаль «За оборону Ленинграда». Награжден орденом Красной Звезды (1943 г.), а в 1966 г. удостоен звания Героя Социалистического Труда. И все это про нашего земляка – Серафима Александровича Левшина.

КОРНИ

Левшины – один из древнейших родов нашей Киржачской земли. Еще в середине XVII века предок нашего героя – некий Естифий Володимиров — значится жителем Подмонастырской слободки, а все предки по мужской линии были «монастырскими служками» в Свято-Благовещенском монастыре. На переломе XVII-XVIII столетий Афанасий Естифьев носит сразу двойную фамилию Левшин-Медведев (по отцу и матери). Позже фамилия давалась только по отцу – Левшины. В 1 пол. XVIII в. Левшины – «посадские жители» и «обыватели», в XIX — уже мещане. С развитием шелкоткачества в Киржаче многие семьи наших обывателей стали работать на ткацких фабриках Арсентьевых, Деревщиковых, Соловьёвых и др. Вот и дед нашего героя – Левшин Пётр Яковлевич (ок. 1848 — ок. 1912 гг.) — идет в сновальщики. «Кто это?» — спросит современная молодёжь. А старшие им ответят — это мастер, который делает основу для ткани и работает на сновальном станке. С этого момента Левшины – это семья потомственных ткачей! Заметим, что Пётр Яковлевич был также высококлассным сапожником. Для огромной семьи – это большое подспорье! Нам известно, что в семье было 12 детей, выжили из них всего 8 человек.

О судьбе родного дяди Серафима – Левшине Василии Петровиче (мл. 1882 – ок. 1926 гг.) — мы знаем от его внука журналиста Андрея Евпланова. Дед его тоже хорошо знал сапожное мастерство и работал ткачом на шелкоткацкой фабрике. Когда началась русско-японская война, он ушел на фронт молодым солдатом, защищал Порт-Артур в артиллерийской бригаде. Однажды Василий спас орудие, а крест за это получил фельдфебель, который совершенно к этому не был причастен. Он был женат на полячке — Болеста Марианне Яновне. Но это совсем другая, хотя и не менее интересная история. О ней расскажем в следующий раз.

Вернемся к нашему герою…

Старший брат вышеупомянутого Василия — Александр Петрович Левшин (1875 – ок. 1951 гг.) – отец Серафима Александровича Левшина. При крещении Александра в 1875 г. его восприемниками (крестными) были члены семьи купцов и фабрикантов-шелкоткачей, двоюродные брат и сестра Арсентьевы: Григорий Яковлевич и Анна Ивановна. Григорий Яковлевич – не только фабрикант, но и один из основателей «Школы ремесленных учеников братьев Арсентьевых» (в советское время — РУ, ГПТУ № 8).

Семья Саши Левшина жила рядом с семьёй знаменитых Шиголевых — сапожников! Эти дома и сейчас стоят рядом – ул. Гагарина, дд. № 12-14-16. Высшим шиком в Киржаче было – иметь сапоги «от Шиголева», в крайнем случае «от Порецких». Качество, удобство, долговечность – вот что отличало «шиголевские» сапоги от прочих. Именно в этой мастерской Шурка Левшин и получал уроки сапожного мастерства, основу которых заложил его отец Пётр.

«…Отец окончил городское училище и тянулся к самостоятельной работе в жизни, поэтому предпочел обучиться в соседней сапожной мастерской….. Женившись, вышел на свое хозяйство, снял квартиру и принял помощника в обучение», — так вспоминает Серафим Александрович Левшин. И далее, после 1912 г.: «Мы с частной квартиры переехали в дедушкин дом, очень старый, вросший в землю, с задней избой, омшаником и разными клетями. Ценой больших усилий отец начал строить новый дом, разобрав старый на дрова». Семья была работящая.

Мать Серафима Александровича – москвичка, мещанская девица Басманной слободы, урожденная Кры/ажановская Ольга Герасимовна. Однако ее семья проживала в Покровском уезда, поскольку отец работал на знаменитой фабрике Соленниковых. В справочнике «Статистических сведениях о фабриках и заводах экспонентов, получивших награды на Мануфактурной выставке 1861 года в Санкт-Петербурге», сообщается: «Соленников Евграф Николаевич, стат. советник. Писчебумажная ф-ка… в сельце Сергиевском… Вырабатывается ежегодно до 35 т. стоп бумаги, на сумму до 100 тыс. руб.». Напомним нашим читателям, что сельцо это находится рядом с дер. Аленино (Олёнино).

Итак, дед – Кры/ажановский Герасим Степанович работал на фабрике в качестве технарука. Над ним был только управляющий Бакаров Кузьма Ефимович, который руководил всем обширным хозяйством дворян Соленниковых: лесами, лугами, имением с большим парком, садом и оранжереями. Вот как об этом вспоминает С. А. Левшин: «Дедушка мой Кры/ажановский Герасим Степанович, по недостоверным преданиям происходил от обрусевшего француза или поляка, оставшегося в России после войны 1812 года. Он отличался по уровню культуры от людей своего круга и окружения: он регулярно выписывал газету «Биржевые ведомости» с приложением журнала «Новое время» (один из источников моего детского образования), он курил папиросы своей набивки, что уже выделяло его из его среды, он при жалованье 40 руб. в месяц сумел дать сыновьям семинарское и гимназическое образование. Дедушка был очень деликатен даже в обращении с нами – детьми. Он работал на заводе в качестве технорука (по-современному), а тогда просто как «Герасим Степанович». Завод стоял на реке Шерне, электричества на заводе не было, была технологическая котельная и сложная система гидросооружений с водяным колесом. Я имел доступ только в кузницу, которая занимала первый этаж нашего дома, стоявшего в 5 метрах от реки, с открытой деревянной лестницей на второй этаж. Напротив был «шум», водосброс в реку из канала, подающего воду на завод. По этому шуму мы определяли с Ваней (мой дядя, на 4 года старше меня), что пора вставать – 8 часов». Позже этот факт сыграет такую огромную роль в жизни Серафима. Об этом далее…

ДЕТСТВО

30 июля 1903 года в семье Александра Петровича и Ольги Герасимовны Левшиных появился долгожданный сын. Имя ему выбрали редкое — имя вновь появившегося в святцах святого Серафима Саровского, прославленного российской церковью в 1903 году в лике преподобных по инициативе императора Николая II. Наш герой вспоминает: «...обнаружилось, что я незаконно ношу имя Серафим: отец Иван, священник училища, усомнился, был ли такой святой к тому времени, когда я родился. Оказаться без имени — крупная неприятность, но дома меня успокоили, отец был в Сарове и привез оттуда книгу, где указано открытие святого 19 июля 1903 года, а я родился 30-го июля 1903 года (старый стиль). А на другой день это же подтвердил и отец Иван. Слава Богу! Потерять имя — это хуже, чем потерять глаз. Судя по всему, я после двух девочек был желанным ребенком, уж не поэтому ли поводу меня назвали Серафимом, именем только что открытого святого, уже прославившегося чудесами…»

Интересны воспоминания Серафима о годах, проведенных в школе: «Семи лет отвела меня мама в школу, сшив предварительно костюмчик. О нашей школе следует написать особо: в ней было четыре класса в трех классных комнатах, первый и четвертый были в одной комнате, прозрачно разделенной доской. Учитель наш Иван Саввич Магницкий очень колоритная фигура – осколок XIX века. Старик лет 60 с шевелюрой Карла Маркса, в черной сатиновой рубашке (в официальные дни в полной форме), неизменно с квадратиком в руках, им он стучал по парте, требуя внимания, им указывал на того, кто должен отвечать урок, и частенько стукал по голове скользящим ударом, что было не столь больно, сколь обидно. Каждую Пасху требовал крашеных яиц, а если крашеных не было: «Тащи некрашеные».

Иван Саввич (Савыч) при всех своих пережитках был отличным педагогом, им было написано несколько учебников, по которым он нас и учил. Я часто, вспоминая его, говорил «наибольшей грамотности я достиг в 4-ом классе приходской школы у Савыча. После четырех классов были экзамены. Нас в числе многих школ собирали в одно место на целый день и в присутствии и при участии уездного начальства экзаменовали. Я сдавал, хорошо и Иван Саввич, желая блеснуть глубиной моих познаний, спросил меня «А на какой горе Шамиль был взят в плен?» Я это знал, но от волнения забыл, Иван Саввич, пытаясь спасти положение начал подсказывать – ну на «глагол», на «глагол», т. е. на букву «Г», а я забыл намертво и вспомнил только выходя из школы, но было уже поздно, но зато я уже до конца жизни запомнил, что на горе Гуниб (2358 м). Мало того, что я запомнил, но и все мои друзья это знают, а я, проезжая по Дагестану, даже видел эту гору и аул, на ней расположенный. Иван Саввич еще долго учительствовал, диктуя по своей грамматике: «Бога бойтесь, царя чтите!»

Когда я учился в 3-ем классе, мелькнула надежда получить от «барышень» Сальниковых стипендию по примеру моего дяди Вани, ученика 7 кл. гимназии, но не получилось, а платить надо было 50 руб. в год, что было не по средствам, тем более, что эту сумму уже платили за сестру Капу…

Не вышло с гимназией – поступил я в Высшее начальное училище, плата 3 рубля в год. Это странное название — оно и не высшее и не начальное – присвоено 4-классному училищу, которое готовило из ребят (девочек туда не принимали) конторщиков, счетоводов, чертежников и других мелких служащих на потребу фабрик. Мне оно дало многое, что не давалось в гимназии, но требовалось в институте: навыки черчения и рисования, элементарные знания бухгалтерии. Я считал, что на этом мое образование и закончится, хотя тяга к продолжению образования была большая и у меня, и у моих родителей. При поступлении в училище я сдал вступительный экзамен, надел форму: пояс с пряжкой ВНУ и фуражку с кокардой ВНУ (штаны и рубашку мне сшила мама)».

И Первая мировая война нашла свое отражение в мемуарах С. А. Левшина, тогда 11-летнего подростка: «...Мечтал уйти вместе с двоюродным братом Ванькой Моховым (на год старше меня) на фронт, но его вернули из Москвы, а я не решился. Некоторую разрядку получали, поддерживая старые традиции «стенка на стенку»: киржачские на селивановских, по едва окрепшему льду пограничной реки Киржач...»

Продолжение читайте в следующих номерах.