Литстраница от 14.08.15

Символ

чести и достоинства

(короткий рассказ)

В кабинете командира бригады было так накурено – хоть топор вешай.

У окна задумчиво стоял начальник политотдела подполковник А. Н. Грязнов. Он тоже затягивался сигаретой, хотя все знали, что он не курит. За столом сидел начальник штаба бригады Сергей Иванович Бочкарев.

- Да, – затягиваясь, вздохнул он, – задачка не из легких.

Все прекрасно знали, о чем идет речь.

Уже который год идут бои в Нагорном Карабахе.

Эта древняя земля стала «яблоком раздора» между азербайджанцами и армянами. Обстановка там настолько накалилась, что нередкими стали нападения на ничем не защищенные подразделения бригады. Поэтому МО РФ было принято решение радиотехническую бригаду расформировать.

С мест, где велись боевые действия, поступала разведывательная информация о том, что члены Народного фронта Азербайджана изымают боевые знамена из российских воинских частей и присваивают их себе для поднятия духа солдат и офицеров.

- Этого допустить нельзя. Знамя надо сдать в Генштаб ВС РФ, – сходу поставил задачу командир.

Задача была поставлена, а вот как ее выполнить. В бригаде более 80 процентов личного состава азербайджанцы, которые и мухи незамеченной из части не выпустят. Даже невозможно провести какие-либо серьезные мероприятия, связанные с боевым дежурством или боевой подготовкой. Все отслеживается и докладывается. А тем более боевое знамя бригады.

И все же решение было найдено.

…Ранним утром вышел из дома, пошатываясь, начальник штаба бригады Сергей Иванович Бочкарев. Он торопился на построение, которое проходило каждый понедельник и было обязательным. Его неуверенная походка стала предметом обсуждения среди офицеров и прапорщиков. Было слышно, как они довольно громко перешептывались. Такого еще в бригаде не было. Вряд ли кто-нибудь мог подумать, что начальник штаба бригады мог появиться в нетрезвом виде, да еще с огромным «душком». Все знали подполковника Бочкарева как образцового офицера. Тем временем начальник штаба, пошатываясь, занял свое место в строю рядом с начальником политотдела.

- Я Вас отстраняю от выполнения должностных обязанностей, – громко и четко отчеканил командир. – Отправляйтесь спать, а после обеда извольте прибыть ко мне в кабинет. Думаю, что начальник политотдела сделает соответствующие выводы по партийной линии.

Во второй половине дня подполковник Бочкарев неуверенной походкой направился в кабинет командира бригады. Однако, дорогу ему перекрыл дежурный по части капитан Семенов.

- Товарищ подполковник, командир приказал отправить Вас домой.

Шатаясь, Бочкарев вышел из штаба и направился в сторону кафе, раздобыл спиртного и медленно зашагал домой. Так продолжалось целую неделю. Утром начальник штаба пьяный шел в штаб, а командир отстранял его от выполнения служебных обязанностей. В офицерском коллективе начали уже поговаривать, что подполковник Бочкарев – «скрытый хроник», что таким не место в армии. Многие перестали обращать на него внимания. А что возьмешь с пьяницы?

Наступило очередное построение. Командир бригады издалека увидел Бочкарева. Сомнений не было – опять пьян. И командир приказал опять отправить подполковника домой.

На этом построении был зачитан приказ командира, согласно которому начальнику политотдела предписывалось сдать боевое знамя бригады в штаб дивизии. Указывалось время прощания со знаменем, время отбытия на служебном автомобиле. Для сохранности знамени выделялась группа автоматчиков из числа военнослужащих азербайджанской национальности.

В назначенное время после церемонии прощания знамя бригады находилось в кабинете командира, а затем начальник политотдела в сопровождении автоматчиков выехал за пределы части в сторону штаба дивизии. Не успел УАЗ набрать скорость, как на ближайшем повороте вооруженная толпа азербайджанцев перекрыла дорогу. А дальше произошло совсем уж невероятное.

Автоматчики вытолкнули начальника политотдела из салона автомобиля и, ликующие, схватили знамя. Каково было их удивление, когда, развернув знамя, обнаружили голое древко. Знамени не было. Град ударов обрушился на начальника политотдела, но он не чувствовал боли, а про себя повторял: «Только бы не убили». Задача была успешно решена.

В это время в кабинете командира бригады раздался звонок.

- Товарищ подполковник, я в Москве! Ваше приказание выполнено. Знамя бригады сдано, соответствующий документ при себе.

Конечно, это был голос начальника штаба подполковника Бочкарева. Командир вздохнул с облегчением.

Все произошло очень просто.

В кабинете командира начальник политотдела снял знамя с древка и обернул его вокруг груди начальника штаба, который, пользуясь, что на него никто не обращает внимания (как всегда, он был пьян), сел на рейсовый самолет в аэропорту Баку и через три часа был в Москве. А сдача знамени была уже делом техники.

Избитый, но довольный начальник политотдела часто рассказывал офицерам бригады о своей роли в данной операции. Командир дивизии поздравил командование бригады с успешным выполнением задания и обещал организовать экскурсию в Москву в музей истории Вооруженных Сил, где нашло достойное место знамя радиотехнической бригады. К сожалению, экскурсия так и не состоялась. А бригаду, увы, сократили. Участников операции представили к государственным наградам.

А. ГРЕШНОВ

 

Знакомьтесь, наш новый автор

Владимир Сергеевич КОМИН

В последнее время он проживает в центре «Ветеран». Владимиру Сергеевичу 84 года. Но, несмотря на его почтенный возраст, вечно юная муза неразлучно находится рядом с поэтом.

Ни о чем не жалеем!

Мы давно отцвели, отлюбили,

Уже дети нам дарят внучат,

Чтобы помнили мы, не забыли,

Нет у жизни дороги назад.

Только мы ни о чем не жалеем,

Пусть и жизнь не совсем удалась.

Наши дети нас станут умнее,

Проживут свою жизнь лучше нас.

Мы построили дом и родили детей,

Посадили свой клен под окном,

Значит, что-то сумели мы в жизни своей

И не зря мы на свете живем.

Мы еще не лежим на диванчике,

Хоть давно позволяют года.

До сих пор мы немножко романтики,

Ведь душа-то – всегда молода.

Пусть нас радуют дети и внуки

(как стремительно время бежит!),

Пусть минуют потери, разлуки

И Господь сбережет, сохранит.

 

Сон

Мне снились дети, маленькие дети,

Не часто вижу я теперь во снах детей.

Прекрасный сон мне подарил Морфей,

Приятны были мне минуты эти.

Мне снились дети, может, херувимы,

По их же правилам играл я в игры их,

Я просто ощущал себя какой-то частью их

И был тогда поистине счастливым.

В них узнавал я самого себя,

Искал в них утешения, любя,

И в детство впал – ведь вот какая штука,

Мы внуков любим больше, чем детей.

Перед ними мы всегда благоговеем

И, как пред чудом бытия, – робеем,

Пред силой этих маленьких детей.

 

Я сын твой, Россия

Люблю я природу – закаты, рассветы,

Таинства ночей и рождение дня,

Берез красу, прелесть «Бабьего лета»,

Туманные дали, что манят меня.

Я море люблю, мне оно даже снится,

Увидишь впервые – аж сердце замрет!

Ничто с ним не может величьем сравниться,

Простор его манит, волнует, зовет.

Прохладу лесов и озер тишину,

Оби, Енисея люблю величавость.

Я Волгу, как символ России, люблю,

Святой, щедро политой кровью державы,

В ромашках луга и бескрайние нивы,

Карельских озер я люблю синеву.

Я сын твой по крови и духу, Россия,

Как мать дорогую, тебя я люблю!

В. КОМИН

 

ДУБ

Дуб на склоне рос могучий,

Суковат был, многокрыл,

Разгонял ветвями тучи,

Стаю кабанов кормил.

Был он крепок, как в бетоне,

Ветвь бы срезать – нож не брал,

А в жару он, при дороге,

Тень для путников давал.

Лет ему бессчетно много,

В веку прошлом был не мал,

Мог бы видеть и Толстого,

Коль бы тот здесь проезжал.

Рос он вверх, сверлил макушкой,

Словно небо доставал,

Был и в пору, когда Пушкин

Сказки добрые писал.

Удивлять он многократно

Был людей всегда готов.

Ствол в четыре аж охвата

Длинноруких молодцов.

Хоть играй у дуба в прятки,

Хоровод хоть кто б водил.

Илья Муромец, да вряд ли,

Дуб могучий тот свалил.

Время дуб тот не сломило,

Раздало его лишь вширь,

Но нашлась такая сила –

И под корень богатырь.

Вспышкой яркой ослепленный,

С треском страшным он упал,

Гордой молнией пронзенный,

Ей сраженный наповал.

Дуб на склоне рос могучий,

Собой место украшал.

Но теперь то просто куча

Сучьев, что он раскидал.

 

Не стало в людях доброты

В душе не вижу широты,

Тут кто поможет.

Не стало в людях доброты,

В природе – тоже.

То вдруг разлив зальет дома,

И дождик не кончает,

Не дашь природе-то ума,

Она – решает.

То зноем землю опалит,

Зажжет пожары,

Природа нам, конечно, мстит,

То людям кара.

За то, что честь забыли враз,

И совести не стало,

Природа ждет добра от нас

И ждать устала.

Вот кто-то дерево срубил,

Пожар возник от пала,

Бандит кому-то жизнь сгубил,

Все ненасытным – мало.

Себя кто местью заразил,

Хороших слов не знает,

Все больше среди нас дебил,

Так жизнь людей карает.

Давайте же любить людей,

Природу обласкаем,

И много, много лишних дней

Нам жизнь дарует – знаю.

Но нелегко вложить ума,

Кто все опровергает,

Природа выдохлась, сама

Тихонько умирает.

Не вижу мыслей широты,

Но дума гложет.

Не стало в людях доброты,

В природе – тоже.

В. ТАЛТАНОВ

 

* * *

Загудела округа счастливо

Эхо скачет как раненый зверь.

Покатилось веселье приливом

За окошко, за стены, за дверь.

И под громкие всхлипы гармошки

Разудалый идет сабантуй!

Даже звезды ночные сережки

Обронили в кипение струй.

Бесшабашно гуляет народец,

Расходился и удержу нет.

Песни, пляски вовсю хороводят,

Наплевав на молчанья обет.

Словно вызов унылой рутине

Эти песни и пляски, и свист.

Только ночь подорвалась на мине,

Что взорвал удалец-гармонист.

Он раздвинул меха, что есть мочи,

Чтобы стало вокруг веселей.

Он на клавишах счастье пророчит,

А ему и гармони видней.

* * *

Упала икона средь ночи,

Как будто порвалась струна,

Знамение это пророчит,

Что будет теперь не до сна.

И матери чуткое сердце,

Почувствовав с сыном беду,

Из множества хлынувших версий,

Ей враз подсказало одну:

Что сына в живых уже нету,

А ей каково-то больной,

Себя истязать до рассвета,

Поверив примете такой?!

Угарно ей стало и душно,

И воздух, как кость, застряет

Навеки покой перекушен

Зубастою пастью невзгод.

А утром и весть прилетела,

И душу ей рвет на куски

И верила ей, и не смела…

(В пучине морской моряки).

Газеты трубят, и с экрана

Слова накрывают волной,

Подлодка на дне, как в капкане,

Дрожит материнской слезой.

Упала икона средь ночи,

Разбив стариковский покой,

А дальше одни многоточья,

Их корни в пучине морской.

Н. МАРТЫНОВ

 

Для самых маленьких

ЛЕСНЫЕ ХУДОЖНИКИ

Потерял малыш Енот

Свои краски и блокнот.

Пробиралась Мышь с опаской,

Видит вдруг: блокнот и краски.

Мышь чужое брать не стала,

А в блокнот нарисовала

Спелый, желтый колосок,

И бежать скорей в лесок!

Еж колючий мимо шел,

Блокнот с красками нашел.

Он поднял находку смело,

Принялся тотчас за дело.

Держит кисточку он лапкой,

Вышел гриб с красивой шляпкой.

До чего ж грибок хорош!

Пошел дальше лесом Еж.

Белка рядом пробегала,

В траве краски увидала,

Рядом с красками – блокнот.

Белка тоже кисть берет.

И вот празднует успех:

Нарисован ей орех.

Пробегал косой Зайчишка:

«Это что еще за книжка?

Вот и краски лежат тут».

Принялся косой за труд.

Ярко-красная, как кровь,

Нарисована морковь.

Отложил художник кисть,

Вот морковку эту б сгрызть!

Но ему пора домой,

И понесся прочь косой.

Скоро станет уж темнеть.

В это время шел Медведь,

Шел тяжелою походкой:

«Вот находка так находка!

Это кто же потерял?»

Медведь в лапы блокнот взял:

«Хорошо рисует кто-то,

Примусь тоже за работу».

Кисть не брал Медведь хоть с роду,

Но большой бочонок меда

Он сумел нарисовать

И ушел в берлогу спать.

В это время Енот-крошка

По лесным ходил дорожкам.

Он устал немножко даже,

Не найдет никак пропажу!

Домой страшно возвращаться,

Мама будет вдруг ругаться?

Нет, пропажу он найдет!

Дальше в лес идет Енот.

Пенек, кустик, поворот,

Вот и краски, и блокнот!

Все на месте оказалось,

Только красок не осталось.

Свой блокнот открыл Енот,

Улыбнулся во весь рот:

Там рисунок – первый сорт!

Настоящий натюрморт!

И красиво, будто в сказке.

Вот куда ушли все краски.

Обижаться он не станет,

А рисунок взял на память.

И теперь в норе Енота

Висит общая работа.

Ю. АНУФРИЕВ

 

Лето

Лето.

Косцы в белоснежных рубахах,

Краски цветов луговых.

Это.

Нежный, дурманящий запах

Грибов и ягод лесных.

Речка.

Горячие, желтые пляжи,

Крики и смех детворы.

Встреча.

И сердце с любовью расскажет

Сказку волшебной поры.

Росы

Жемчужные, как изумруды,

Утром горят огоньки.

Косы.

Зеленые ряски у пруда.

Колышутся ветерком.

Много

Чудес дарит щедрое лето,

Коротко, жаль, так оно.

Строчит.

Ритм нашей планеты

Нам изменить не дано.

Где-то

осень, как вдохновенье,

Снова подарит тепло.

Лето

вернется лишь на мгновенье,

Бабьим зовется оно.

 

Не могу я тебе рассказать

Не могу я тебе рассказать,

Что меня так тревожит ночами.

Стоит только мне смежить глаза,

Как твой образ встает пред очами.

Слышу голоса мягкую речь,

Позабыть твои ласки не в силах.

Знаю, может дотла меня сжечь

Пламя этой любви молчаливой,

Что пришла, как последний закат,

Ворвалась, как звенящая песня.

Кто же в этой любви виноват –

Ты иль я? Никому неизвестно.

Но прошу, мой хороший, пойми:

Не могу я открыть тебе душу

И обет, данный первой любви,

Не могу в одночасье разрушить.

Потому и храню свою боль,

Прикрываясь стихами искусно.

Знаю, вместе не быть мне с тобой,

Так зачем разжигать наши чувства?

Р. ТУРКИНА

 

ВАНЬША

(Иван Гайдаш)

Я бы мог так же жить и дальше,

Но случилось – я не виноват…

Мне свезло, и я встретил Ваньшу.

По-большому – он просто солдат,

Рядовой этой жизни, боец:

За нее будет насмерть стоять.

Очень мало сказать – молодец.

И меня научил он стрелять,

Научил хотя бы прицелиться

И правильно выбрать цель.

Солдату можно довериться,

И я это знаю теперь.

В глазах его, незамутненных

Сомнениями и исканиями,

Я видел каждый свой промах,

Бесцельность своих метаний…

И я теперь точно знаю

На все вопросы ответ,

Как Ваньша, я выбираю

Так точно – «да» или «нет».

 

Черная месса

Зачем я пишу это – мне неизвестно,

Но память настойчиво напоминает:

Душа моя, словно чужая невеста,

Давно и всегда светлых грез ожидает,

А разум настойчиво, сердце не слушая,

Все то, что глаза видят, трезво оценит

И вновь огорченную бедную душу,

Уже приготовившуюся к перемене,

Возьмет на поруки, беды не скрывая

И всех неприятностей, все, что известно,

О древней традиции не забывая,

Что враг приготовил нам черную мессу.

Ну, пусть их. Мы живы. Нам этого хватит.

Хотя на душе все равно неспокойно.

Слова бесполезные нервно не тратя,

Мы светлые грезы разбудим достойно.

 

Надо помнить

Помнишь, как в соседнюю деревню

Мы пошли на танцах покуражиться.

Только спьяну, точно, и, наверное,

На такое можно бы отважиться.

Помнишь, как колами нас погнали

Лугом, перелесками, полями

И вдогонку весело кричали:

«Наши девки остаются с нами».

Помнишь, как на джипах городские,

Перемяв посевы и покосы,

Только заглянув в глаза людские

И увидев поднятые косы,

Убегали, побросав съестное,

И свое имущество, и женщин…

Было то начальство областное,

Но обида от того не меньше.

А я не помню, как пришли фашисты.

Старики, подумав, рассказали…

А сколько их осталось в поле чистом –

Нет, наверно, просто не считали.

Было их без счета, очень много.

Положили всех до одного.

И фашистам всем туда дорога…

Ну, предупредить еще кого?

 

И пусть помнят, берегут здоровье:

Их свобода куплена за деньги,

А за нашу заплатили кровью,

Да и жизней отдано немерено.

И пусть помнят, там, за Океаном:

Мы ей с целым светом расплатились.

И, поверьте, видеть очень странно:

Так и ничему не научились.

Мы врага «прогнали» до Европы,

А они опять «грызут» границы

И чужие подставляют…

За свою-то, что ли, не боится?

Мы-то помним: океан – не лужа.

Но и вы, враги, не забывайте:

«Шарик» – круглый и один к тому же…

Подходи. Кто первый? Налетайте!

М. КОКОРЕВ