Когда лучше – не помнить…

Она родилась в 1938-м, в деревне Нагой Калужской области; когда началась Великая Отечественная, была совсем малышкой – три с половиной года. Отец, Тихон Григорьевич Алексашин, и старший брат Василий ушли на фронт (брат погиб в 1942 году под Ленинградом). Мать, Зинаида Каноновна, и младшие дети – четыре дочки и сын – остались дома. Почти сразу после начала войны в деревню вошли немцы, вместе с другими жителями деревни семью погнали на запад. Правда, сама Нина Тихоновна об этих событиях помнит очень мало, в основном, ссылается на рассказы старших.

– Нас собрали в обоз – мы плакали от страха – погнали пешком куда-то, – рассказывает пожилая женщина. – Брату моему, Мише, тогда семнадцать было, сестре Гале – пятнадцать. Их хотели в Германию увезти, на работы. А мама велела прикинуться дурачками. Ещё они себе возраст уменьшили – маленькие были, худенькие – их и не взяли.

…По пути девочка выбежала из колонны, и её сшибла машина эсэсовцев, которая ехала через ряды пеших – рассказывая это, Нина Тихоновна отводит волосы и показывает глубокую, длинную – через всю бровь – жуткую вмятину во лбу. Мать схватила кричащую дочку, забежала в речку смыть кровь – её оттуда стал выгонять немец: «Шнелль, шнелль, матка!» Она отказалась выходить из воды – и получила несколько сильнейших ударов кнутом. Потом нацисты поняли, что с этих толку не будет – да так и бросили посреди дороги. Обоз ушёл.

Ночь семья просидела во ржи.

К утру Миша решил дойти до огонька в окне, который приметили в темноте. Мать умоляла остаться – мол, там же фашисты! – но он всё равно отправился к дому, потому что надо было что-то делать – кровь у сестренки не желала останавливаться, кожа была содрана до кости.

Оказалось, в крайнем доме того села жили две сестры-немки – одна из них по-русски не понимала вовсе, вторая могла как-то общаться. Они и оказали первую помощь – перевязали, дали ваты и бинтов, накормили, Нину угостили конфетами. Сказали прятаться – сейчас придут их войска. А куда прятаться?.. Пришли фашисты, погрузили в товарные вагоны, повезли дальше.

Спрашиваю у Нины Тихоновны, где всё это было – ведь если немки, то уже не Россия? «Нет, – отвечает, – Россия. Нас до Орла догнали, а потом наши войска как попёрли, да их и погнали». Что делали едва говорящие по-русски женщины на Орловщине – так и осталось для меня загадкой…

Семья Нины попала в Эстонию, в лагерь «Перкуль», который располагался в Таллине. Старших детей выгоняли на работу, а вот мать заставили работать только один раз – у неё начались большие проблемы со здоровьем после избиения кнутом, была полуживая, без сил. Мишу взял на кухню помощником повар – носить еду заключённым. По пути заносил ведро с едой своим – мол, ешьте скорее! Так и продержались.

Спустя какое-то время пребывания в «Перкуле» узникам приказали готовиться, сказали – будут топить. Мать велела детям хвататься за юбку, чтобы умереть всем вместе… Но оказалось, что их просто переправляют на лодках в другой лагерь – его названия Нина Тихоновна не знает, это мог быть любой из двадцати с лишним концлагерей для мирного населения.

– Как мы там жили – не помню ничего, – говорит бывшая малолетняя узница. – В памяти одно осталось – как девчонки кричали: «Есть хочу!» Все кричат – и я кричу, а сестра Шура мне – «Мы же только по кусочку хлебушка съели!» А мне всё равно, я как все…

В этом концлагере семья Нины пробыла до освобождения его советскими войсками. Потом – вернулись на Родину, в товарном вагоне их привезли в посёлок километрах в двадцати от Саратова. Старших устроили работать на фабрику. А спустя какое-то время их отыскал отец, прислал вызов, чтобы отпустили обратно в родную деревню. Без этого тогда не отпускали – не хватало рабочих рук.

Когда приехали в Нагую, обнаружили, что их земляки почти сразу после того, как Алексашины отстали от обоза, вернулись обратно – их освободили наши войска под Орлом. Но все дома оказались сожжены, люди жили в землянках. Именно вернувшиеся и рассказали отцу Нины про случившееся с его семьёй. Он потом искал их по дороге, которой двигалась колонна. Вспоминал, как увидел на обочине женщину и пятерых детей, все мёртвые; подошёл – нет, не свои – четыре мальчика и одна девочка, а не наоборот…

После возвращения мать прожила недолго – сказались полученные по спине удары и жизнь в концлагере, а какие в деревне врачи… Дети остались с отцом. Однако Михаил вскоре вернулся обратно в Саратов – его не рассчитали. Спустя какое-то время туда же уехала Галина.

В послевоенное время молодёжь потянулась в города. Уехали остальные сёстры Нины – Александра отправилась получать образование, Машу увёз муж; разлетелись друзья-подружки. Сама Нина оставалась с отцом в деревне до его смерти, вышла там замуж, родила старшего сына. А потом, когда ей уже исполнилось двадцать семь, сосед, перебравшийся в Киржач, позвал переезжать сюда. Нина Тихоновна устроилась на «Красную работницу», где и проработала всю жизнь, а муж трудился на КИЗе…

Сейчас Н. Т. Усачёвой восемьдесят четыре года, на улицу почти не выходит, лежит дома. Очень благодарна за поздравления и подарки к праздникам районным и городским властям, волонтёрам. Мне же она стеснительно жалуется на здоровье (болит от той ужасной травмы голова, отказывают ноги) и невозможность полноценно ухаживать за собой – а сына просить неловко… Хотелось бы верить, что найдутся неравнодушные, которые смогут помочь Нине Тихоновне.

А. СТАРУН.

НА СНИМКАХ: малолетние узники (используется в иллюстративных целях); Нина Усачёва в молодости.

Фото из открытых источников и из личного архива Н. Т. Усачёвой.