Трагедия «красного профессора»

«Кто не был радикалом в юности, у того нет сердца. У того, кто не стал консерватором в старости, нет головы».

Кем и когда была сформулирована эта сентенция, неизвестно. Но она бесспорна почти как истина, потому что в ней отражён опыт человечества в целом.

Стремление «незрелого человека… благородно умереть за правое дело» всегда питалось «мерзостями» действительности. Народоволец Александр Васильевич Прибылёв (1856 – 1937) так изложил своё развитие как революционера: «Перед моими глазами проходила жизнь всех общественных слоёв, и мне было понятно несоответствие их взаимных интересов, их антагонизм». Владимир Германович Тан-Богораз (1865–1936) вспоминал: «молодёжь отдавалась революции – душой и телом… Ни одно поколение потом не горело столь жертвенно, как эти юнцы и юницы 1878–1880 гг.».

На смену народникам в середине 90-х годов XIX в. пришли другие борцы «за народное счастье»; начался пролетарский этап революционного движения. И среди новой генерации российских революционеров был и «юнец» из старинного городка Киржач Владимирской губернии Сергей Бессонов.

Семинарист

В августе 1905 г. Серёжа Бессонов – сын псаломщика Благовещенского собора Благовещенского женского монастыря г. Киржач, родившийся 6 августа 1894, сдав приёмные экзамены, был принят во Владимирское духовное училище. Семья Бессоновых по тому времени была относительно небольшой. В исповедальной росписи за 1900 г. в ней значатся: отец Алексей Иванович, его 34-летняя жена Клавдия Владимировна, три дочери – Лидия, Мария, Вера и сын Сергей.

Сергей был сыном псаломщика, хотя в некоторых биографических справках о нём написано, что он был из семьи переплётчика, т. е. выходцем не из духовной среды, а из более престижной – пролетарской. Таково было веление того времени.

Учащиеся духовного училища – это потомки бурсаков. Несмотря на всю строгость нравов данного учебного заведения, первая русская революция взбудоражила умы и чувства не только искушённых людей, но и владимирских семинаристов. Уже в марте 1905 г. в семинарии произошли волнения, и учащиеся представили начальству петицию о расширении своих прав и о реформировании учебного процесса. А чуть позже они присоединились к всеобщей политической стачке, охватившей страну. Волнения во Владимирской семинарии произошли и 8 марта 1906 г., после казни лейтенанта П. П. Шмидта, тогда семинаристы обратились к ректору с просьбой отслужить панихиду по казнённому, к которой присоединились и другие студенты, и она переросла в политическую демонстрацию.

Именно туда после окончания духовного училища поступает Сергей в августе 1909 г. В ней он обучался по апрель 1910 г., когда его исключили из семинарии за хулиганство. Наказание за непослушание последовало быстро — 7 апреля в учебный комитет при Св. Синоде из правления семинарии было сообщено об увольнении С. А. Бессонова из семинарии.

Увольнение из семинарии стало для его семьи большой бедой. Сам Сергей всеми силами стремился к восстановлению, тем более, что ему было обещано поступление в семинарию через год. 29 апреля 1911 г. он написал покаянное прошение. Ректор семинарии, протоиерей И. В. Соболев, поверил в искренность раскаяния Сергея и допустил его к испытаниям для поступления во II-й класс. Семинарист к ним подготовился, сдал все экзамены хорошо и был допущен к учебе.

Весь 1911/12 учебный год он вел себя безупречно. В четвертной ведомости из 30 оценок у него было 15 пятёрок, 14 четвёрок и только одна тройка по «Гражданской истории», а по итогам года он стал отличником.

«Красный профессор»

1912 г. стал для Сергея рубежным годом, когда он окончательно бросил учёбу в семинарии.

Уже 9 июня 1912 г. полицмейстер сообщил губернатору и начальнику губернского жандармского управления о том, что семинаристы планируют провести в сентябре забастовку по поводу перемены форменной одежды на одежду духовного ведомства. Но волнения в семинарии начались позже, 19 ноября. В этот день полицмейстер сообщил губернатору, что «Сего числа в духовной семинарии после 4-го урока в час дня группа воспитанников различных классов, кроме 6-го, в количестве 300 человек собралась в актовом зале на самовольную сходку и, несмотря на увещевание лиц инспекции и лично ректора и архиепископа Владимирского и Суздальского Николая, не только не разошлась, но позволила себе кричать, буйствовать и грубо требовать немедленного удаления некоторых лиц инспекции». К приходу полицмейстера на сходке оказалось 68 человек, был составлен список активистов. В нем под 6 номером значилась и фамилия Сергея Бессонова. На следующий день, 21 ноября, полиция провела обыски на квартирах зачинщиков сходки. У Сергея нашли и изъяли пять нелегальных брошюр. В этот же день из канцелярии семинарии в департамент полиции было сообщено об отчислении 8 семинаристов, в том числе, и Сергея «как главного инициатора беспорядков в семинарии», и в ночь на 21 ноября он уехал в г. Киржач. Тогда же по домам разъехались все 600 семинаристов. Спустя 4 дня из семинарии было отчислено ещё 35 человек.

«Наша забастовка обошлась очень дорого, – вспоминал семинарист А. К. Алякринский. – Последствием её оказалось 114 жертв, из которых некоторые уволены были с волчьим билетом, другие без права поступления, третьи до осени. Уволены большей частью хорошие ученики».

Сергей, чтобы не оказаться в тюрьме, уехал в Швейцарию. Учась в Бернском университете, он стал членом Международной организации социалистической молодёжи. В 1914 г. в связи с началом войны вернулся на родину и продолжил учёбу в Петроградском университете. Но завершить образование ему не удалось из-за ареста и ссылки в Вологду. В 1915 г. его мобилизовали, и он стал рядовым в пехотном полку, расквартированном в Новгороде Великом. Здесь на родине российского парламентаризма он встретил сначала Февральскую, а затем Октябрьскую революции.

Революция – мечта, цель и смысл жизни, стала, наконец, для 23-летнего Сергея реальностью: он был председателем полкового комитета, членом Вологодского губкома партии эсэров, губисполкома Совета крестьянских депутатов, ВЦИК, Совета рабочих и солдатских депутатов, руководителем отдела Вологодского союза кооператоров. А в 1918 г. он вышел из партии и через два года стал членом РКП(б). Во время гражданской войны служил в Красной Армии, занимая ответственные посты в органах снабжения.

В ураганном лихолетье гражданской войны путь Сергея Алексеевича пересекся с путем его землячки Антонины Дмитриевны Соколовой. Они поженились, и в декабре 1919 года у них родилась дочь. Назвали ее, по-видимому, по желанию отца именем созвучным с именем матери Таня. В Дубасово, на родине матери, прошло Танино детство, пока семья не переехала в Москву. Танина мама Антонина в своё время с отличием закончила церковно-приходскую школу в Дубасово и была за это направлена для продолжения учёбы во Владимирскую женскую гимназию. В гимназии она увлеклась революционной деятельностью, сотрудничала с социал-демократами. Но гимназию всё же окончила, став учительницей русского языка и литературы. Скорее всего, она убедила мужа вступить в члены РКП(б).

Закончилась гражданская война. Перед Сергеем не стояло выбора, что делать дальше. Конечно, служить новой советской России. Прежде всего необходимо было завершить своё образование, начатое в Бернском университете. Бессонов не без влияния жены решил, что лучше всего поступить в Институт красной профессуры (ИКП).

ИКП — это первое советское специальное высшее учебное заведение, оно было образовано по инициативе историка-марксиста и общественно-политического деятеля М. Н. Покровского постановлением Совнаркома РСФСР 11 февраля 1921 г. для подготовки высших идеологических кадров партии и преподавателей общественных наук в вузах. Источником будущих кандидатов в студенты ИКП стала Красная Армия.

Мандатная комиссия ИКП, одним из членов которой был представитель ЦК РКП (б), отобрала на первый курс 105 человек (ИКП окончила половина), живших первое время в кельях женского Страстного монастыря. Среди них был и С. А. Бессонов. Он поступал и был зачислен на экономическое отделение. Через три года он как один из лучших выпускников был командирован в Германию и Англию на годичную стажировку.

В 1923–29 гг. Сергей Бессонов уже активно участвовал в дискуссиях с оппортунистами и уклонистами; был умным и остроумным полемистом, на равных споривший с Л. Д. Троцким и Н. И. Бухариным о сущности переходного периода, путях построения социализма, о роли экономики в социалистическом обществе. Вероятно, всё это и послужило основанием для заведующей Главпрофобром В. Н. Яковлевой рекомендовать Уралоблисполкому Сергея Алексеевича на должность ректора Уральского государственного университета (УрГУ).

Ректор. Дипломат

Уралуниверситет, открытый постановлением Совнаркома РСФСР в октябре 1920 г., к 1924 г. находился на грани ликвидации. Сергей Алексеевич должен был его спасти. С. А. Бессонова избрали ректором на общем собрании профессоров и преподавателей, и 20 декабря новый состав правления УрГУ во главе с ректором по приказу Уполнаркомпроса приступил к исполнению своих обязанностей. В мае 1925 г. «Совет народных комиссаров РСФСР постановил: Уральский университет, ранее переименованный в Горный институт, переименовать в Уральский политехнический институт».

Как выглядел Сергей Алексеевич, будучи директором УПИ? У него было открытое лицо, чаплинские усики, мальчишеская чёлка, взгляд его темных глаз был весёлым и доброжелательно-вопрошающим. Он был умён, эрудирован, обладал умением убеждать. Студент А. А. Борецкий вспоминал, что «с его приходом в УПИ институт стали посещать иностранные рабочие делегации. Для них устраивали встречи с преподавателями и студентами, говорил на европейских языках и выступал в качестве переводчика Сергей Алексеевич». В памяти студента В. В. Константинова «С. А. Бессонов остался воплощением редких талантов. Всё притягивало к нему молодёжь – тончайший ум дипломата, широкая эрудиция, гражданская убеждённость. И все качества в превосходной степени. Но самым удивительным его даром был талант оратора».

Каких результатов добился «красный профессор» Бессонов, руководя уральскими вузами с декабря 1924 г. по май 1927 г.? В Уралуниверситете он восстановил лесоинженерный факультет, ранее существовавший в Уральском горном институте; в 1924/25 учебном году благодаря его настойчивости университетские учёные впервые выполнили для уральских предприятий более ста научных работ, и результаты некоторых из них были представлены в экспозиции Международной выставки в г. Харбин; по инициативе Сергея Алексеевича в марте 1925 г. был создан редакционный комитет по изданию журнала «Известия Уральского государственного университета»; в его бытность в университете состоялся выпуск первых 17 уральских инженеров. Он был сторонником сохранения лекций как основного вида учебных занятий и пытался привить рабоче-крестьянским студентам европейскую культуру. Сергей Алексеевич заведовал кафедрой общественных наук и читал курс лекций «Капитализм и пролетарская революция», возглавлял рабфак и предметную комиссию общественных наук, заведовал кафедрой экономики в Комвузе. Ректор-директор пытался добиться от СНК, Наркомпроса и других наркоматов, ведомств и уральских промышленных предприятий средств на строительство зданий уральских вузов, развитие кафедр и лабораторий. Администратор Бессонов был ещё и учёным, и за время работы на Урале он написал и опубликовал две монографии.

Работу С. А. Бессонова очень высоко оценивали и в Свердловске, и в Москве. В начале 1926 г. Наркомпрос попытался отозвать его. Воспротивился секретарь Уралобкома ВКП(б) Д. Е. Сулимов. Спустя год попытка была повторена, и на этот раз она была успешной: Бессонов был откомандирован в распоряжение Наркомпроса и стал сначала профессором экономического отделения в ИКП и членом Государственного учёного совета (ГУС), а затем, в 1930 г., его направили на дипломатическую работу. К ней он был готов и технически, владея английским и немецким языками, и профессионально.

В 1930–32 гг. он являлся сотрудником торгпредства в Германии. В 1932-33 гг. его повысили, и он стал заместителем торгпредства в Великобритании. В 1933–37 гг., в преддверии войны с Германией, Бессонова вернули в Берлин советником политического представительства, поручив ему участие в переговорах по заключению советско-германских экономических соглашений о товарообороте и платежах. В феврале 1937 г. телеграммой дипломата срочно вызвали в Москву. Он прилетел в столицу, но у трапа самолёта был арестован и препровождён в Бутырскую тюрьму. Жену Антонину Дмитриевну арестовали позже.

Враг народа

То, что было «потом», подробно описано в «судебном отчёте» и изложено со слов самого Сергея Алексеевича его товарищем по заключению, бывшим офицером ЧК – НКВД Суреном Ованесовичем Газаряном. С. А. Бессонов и его родные были обескуражены арестом. «Я не подозревал никакого подвоха, – рассказывал он позднее С. О. Газаряну. – Но, поверьте, если бы я знал, что меня вызывают в Москву для того, чтобы арестовать, всё равно приехал бы».

Пять с половиною месяцев продолжалось следствие. На допросах к Сергею Алексеевичу применили вегилию, т. е. конвейерный допрос. «Перед процессом, – вспоминал Н. К. Илюхин, сидевший в одной камере с Сергеем Алексеевичем, – Бессонова семнадцать суток заставляли стоять, не давая спать и садиться. Потом стали методически избивать, отбили почки и превратили здорового крепкого человека в измождённого инвалида. Предупредили, что пытать будут и после суда, если откажется от показаний».

Суд по делу антисоветского правотроцкистского блока рассматривался Военной коллегией Верховного суда Союза ССР со 2 по 13 марта 1938 г. На скамье подсудимых были виднейшие члены ВКП(б) и правительства: Н. И. Бухарин, А. И. Рыков, Н. Н. Крестинской, Г. Г. Ягода, Х. Г. Раковский и другие. Все они обвинялись в попытке «ликвидации общественного и государственного строя, реставрации капитализма путём шпионажа, диверсионной, вредительской и террористической деятельности». В списке обвиняемых фамилия С. А. Бессонова была одиннадцатой.

Итак, допрос начался на утреннем заседании 2 марта. 11 марта на вечернем заседании после выступления защитников И. Д. Брауде и М. В. Коммодова обвиняемым было предоставлено последнее слово – первым С. А. Бессонову. Оно было коротким, и закончил он его словами: «Каков бы ни был приговор пролетарского суда, это будет приговор суда моей родины, и я безропотно приму его».

13 марта, в 4 часа, председательствующий В. В. Ульрих огласил приговор: 18 человек были приговорены к высшей мере наказания, т. е. к расстрелу, Д. Д. Плетнёв – к 25 годам тюремного заключения, Х. Г. Раковский – к 20 и С. А. Бессонов – к 15. Все трое кроме этого были приговорены на 5 лет к поражению в политических правах после отбытия тюремного заключения и к конфискации всего лично им принадлежащего имущества. Этим приговором суд поставил точку в виде пули в затылок для одних осуждённых и мучительное многоточие в виде многолетнего тюремного заключения для других.

Тюремное заключение Сергей Алексеевич продолжил отбывать в Бутырской тюрьме, а в начале 1939 г. его перевели в Северные лагеря особого назначения (СЛОН), где он оказался в одной камере с С. О. Газаряном.

«Чуден остров Соловецкий!», – восклицал поэт Н. А. Клюев, в молодые годы послушничавший в монастырях на Соловках. Так было раньше. Но с июня 1923 г. на «чудных» Соловках создали «СЛОН». Это было почти самостоятельное государство со своей властью, войсками, репрессивными органами. Здесь многое было своё: служащие носили длинные до пят шинели с чёрными обшлагами и петлицами, чёрного цвета околыши фуражек были без звёзд; «СЛОН» имел свои деньги и свою прессу, свой бюджет.

Сокамерникам (их было 7 человек) долгими днями вынужденного ничегонеделанья словоохотливый Сергей Алексеевич много рассказал о себе. Он был, вспоминал Сурен Ованесович, «очень интересным рассказчиком, много видел и умел передать виденное… он был весёлый, жизнерадостный человек, но временами очень тосковал. Его жена была арестована, и о единственной дочери-школьнице Бессонов ничего не знал».

Чтобы отвлечь себя и соседей от тяжёлых дум, Бессонов, оказавшись самым активным человеком, предложил приступить к изучению немецкого языка и сказал, что возьмётся за руководство занятиями. Все согласились. Но учебников немецкого языка не было. «А нам они не нужны, – сказал Бессонов. – Сперва мы научимся разговаривать. Когда в немецкой семье ребёнок только что начинает говорить, он никакого представления не имеет о грамматике, а приобретает какой-то запас слов и этим оперирует». Скоро все убедились, что метод Бессонова оправдал себя.

Заключённые, коротая время, обсуждали свои дела, надеялись, что, отсидев назначенные сроки, будут освобождены, писали заявления, верили в пересмотр своих дел. Бессонов же убеждал их в обратном. «Говорил, что эти заявления никто не читает, никому не нужны наши слёзы, что мы обращаемся к тому человеку, который наверняка непосредственно виновен во всём том, что происходит: «Наивные вы люди, вы хотите, чтобы кто-то во всеуслышание заявил, что ошибся и зря расстрелял людей?», — вспоминал Сурен Ованесович.

После таких бесед в камере наступала тяжёлая, гнетущая тишина. Каждый замыкался в себе, погружаясь в свои тревоги и печали.

Наступила осень. Началась эвакуация заключенных. В камере, где сидел Бессонов, остались только он да Газарян. В конце ноября последнюю партию из полусотни заключённых погрузили в трюм парохода. Трюм был тесный, люди задыхались. В Кеми заключённых разместили в железнодорожных вагонах. Ехали долго, не зная куда везут этап. Наконец, в окне мелькнуло название станции «Орел». Всем стало нехорошо — значит, привезли в страшный Орловский централ.

«Нас погрузили, – вспоминал Газарян, – в открытые грузовики с высокими бортами… Приехали. С лязгом отворились огромные железные ворота, за ними другие, и мы очутились в тюремном дворе… Затем выкрикивали фамилии и куда-то уводили по одному. Очередь дошла до меня.

– На всякий случай до свидания, – сказал я Бессонову и Петровскому. Следовало бы сказать "прощайте", так как мы больше не встретились».

Тюремный замок в 1779 г., арестантская рота – в 1840-м, спустя тридцать лет – исправительное арестантское отделение, с 1908-го Орловский каторжный централ, с 1930 г. – спецтюрьма НКВД для важных политических заключённых. Такова кратко история тюрьмы, в которую водворили С. А. Бессонова глубокой осенью 1938 г. Из Орловского централа к родным Сергея Алексеевича каким-то чудом дошла его записка, которую в коробке из-под конфет переслала в Казахстан в лагерь Антонине Дмитриевне её мать: «Напрасно я пишу по всем разрешённым мне адресам и спрашиваю, где Тоня, где Таня. Ни от кого не получаю ответа. В настоящее время я лежу в больнице Орловской тюрьмы с очень скверным плевритом. Ваш несчастный муж и отец».

Эпилог

Заключённые централа долго не знали о войне с фашистской Германией. В сентябре их, за исключением 157 человек, этапировали в глубь страны в другие тюрьмы. 157 заключённых, в том числе С. А. Бессонова, лидера эсэров М. А. Спиридонову и её мужа И. А. Майорова, немецкого математика Ф. Нётера, за освобождение которого ходатайствовал А. Эйнштейн, Х. Г. Раковского, бывшего наркомфина РСФСР и начальника Главпрофобра В. Н. Яковлеву, астронома и гравиметриста Б. В. Нумерова, жену Л. Д. Каменева и сестру Л. Д. Троцкого О. Д. Каменеву, жену маршала А. И. Егорова и других расстреляли без суда и приговора 11 сентября 1941 г. в Медведовском лесу.

С. О. Газарян, отсидев в разных тюрьмах около десяти лет, в 1946 г. вышел на свободу и вернулся в Грузию. В 1958–61 гг. он написал книгу «Это не должно повториться». В 1967 г. приехал с рукописью в Москву к А. Т. Твардовскому. Александр Трифонович, прочитав рукопись, написал отзыв, высоко оценил повесть, но публиковать её не стал, сообщив автору с сожалением: «Мне незачем объяснять вам, что об опубликовании Ваших записок сегодня не может быть и речи». Книга была опубликована лишь в 1988 г., после смерти автора. Умер Сурен Ованесович в 1982 г. на 84 году жизни.

Еще при жизни в Москве С. О. Газарян случайно познакомился с женой и дочерью С. А. Бессонова. Они стали добрыми друзьями. Антонина Дмитриевна, отбыв лагерный срок в Казахстане, вернулась с помощью дочери в Москву.

Татьяне Сергеевне была уготована долгая плодотворная жизнь длиной почти в 90 лет. По совету сестры матери она поменяла отцовскую фамилию на фамилию матери и стала Соколовой. Это якобы и спасло её от тюрьмы. Но Газарян написал, что Таня всё же провела какое-то время в заключении. В 1938 г. она после окончания школы поступила во II-й Московский медицинский институт. Хотела поступать в институт иностранных языков, но передумала. В 1941–42 гг. она работала медсестрой в госпитале в г. Иваново; институт закончила в 1945 г.; несколько лет работала в московских больницах и откуда перешла в 1947 г. в Институт педиатрии АМН СССР, посвятив свою жизнь и деятельность лечению детей. Она ученица выдающегося педиатра, академика АН СССР, Героя Социалистического Труда Г. Н. Сперанского. В 1955 г. Татьяна Сергеевна защитила кандидатскую диссертацию, а спустя 13 лет докторскую, стала профессором.

Сергею Алексеевичу было возвращено доброе имя. Он был реабилитирован в 1966 г.

От редакции: автор благодарит В. И. Титову, советы которой были использованы при работе над статьёй.