Поэты Киржачского края

Неравнодушие души

Когда вырастаешь, понимая, что:

А без меня, а без меня

И солнце б утром не вставало,

И солнце б утром не вставало,

Когда бы не было меня.

Для мужчины профессия — это всё! Поэтому профессия геолога выбрала меня одним из своих представителей на планете Земля. А к этой профессии, как читательские карточки в библиотеке, появились профессии: токарь, водитель, журналист, фотограф, актёр, сценарист, драматург, поэт, писатель. И в последние годы — крестьянин. К этому можно добавить, что дважды донор, ветеран труда, член Киносоюза и член интернационального Союза писателей, лауреат премии Ленинского комсомола. Играл в 15 спектаклях и в более чем шестидесяти кинофильмах. А если взять географию основной работы, то это и Новая земля, и Крым, Казахстан и Кавказ, Ямал, Таймыр и Чукотка. Вот что обо мне думает поэт Леонид Смагоринский: «В день рождения удивительного для меня, и думаю не только, человека и моего неожиданного и даже внезапного друга Александра Зиновьева. Человека замечательного во всём разнообразии его талантов и увлечений. Но самый главный из них — обнажённая во всей своей уязвимости честность помыслов и неравнодушие души. Это всё более и более редкое свойство человеческой личности в наше время. С ним можно соглашаться или не соглашаться, да как угодно, но не уважать его нельзя и остаться равнодушным тоже. Его можно только ненавидеть или любить».

Недавно Великая Княгиня Мария Владимировна, Глава Российского Императорского Дома на основании своего Указа, данного 23 декабря 2013 года, наградила меня медалью «В память 400-летия Дома Романовых 1613-2013» за номером 5501. Если по Смагоринскому, то меня любят. И закончу вот как. Мы, русские люди, за многое в ответе, но в первую очередь — за Россию и за все народы, кто попросился под наше крыло. И хранить Россию — только нам, нашим детям. Быть, а не казаться. И делать, что положено, а там будь что будет. Только так.

А. ЗИНОВЬЕВ.

***

Суметь понять и посочувствовать,

И сердцем прорасти в себе, -

Как было много их, задушенных,

В том жутком, диком, злом огне.

И не прощения им надо,

Хотя бы имя не забыть

И выкрасить ограду

Вокруг могил.

И пыль стереть на фотостенде,

Подать записку, — имена,

Им большего от нас не надо…

Да, и жила б страна.

* * *

Только тени ходят по дорогам,

Увлекая в тьму судьбы отвагу,

Сделать не успел я в жизни много,

Ну, а малого и мне не надо.

Беспокойство душ всё тише, тише…

Как ушедший в даль пустой троллейбус,

Ты меня уже давно не слышишь,

Я тебя давно уже не знаю.

Просверк дней застыл на медной крыше,

Сам собой собрался чемодан,

Я тебя давно уже не слышу,

Ты не знаешь что-то про меня.

Ты в галактике иного исчисленья,

Я за столиком всё то же пиво пью,

Я тебя, конечно же, как прежде,

Даже, может быть, сильнее всю люблю.

Я для тебя ушёл, как не простился,

Носовой платок в шкафу да молоток,

Ты для меня тогда была, как свыше,

Я для тебя — живой земли глоток.

* * *

Ты помнишь квас за три копейки?

За семь фруктовое в стаканчике?

Ты помнишь новое кино...

И как пускали зайчиков?

Ты помнишь утром "На зарядку?"

А следом "Зорьку", чай в стакане,

И как бежали в школу раненько,

Гоняя банку, словно мяч.

А помнишь горны лебединые?

И в партах ямки для чернильниц?

Ты помнишь, как всё это было?

Как не ломаясь, мы дружили.

Как в салочки и подкидного,

В 12 палочек, и в штандер?

Ты помнишь, мы росли в мужчины,

Но и остались мальчиками.

И тот салют на Маяковке

Скорее помнишь, чем забыл,

И думаю, пока что помнишь

Любимый класс

И как ты жил!

* * *

Убивают, убили, ранили,

Исковеркали, чем могли...

Безмятежностью всё изгадили,

По-другому и не могли.

Всё красиво так,

Море, пальмы,

В шортах девушки...

Не впервой...

И летит на всё это раненый,

На всю свою душу раненный,

Совершенно больной.

И валяются, словно кегли -

И орущая ужас толпа,

А случилось это в Ницце,

В день Бастилии — как тогда.

День, неделя пройдёт — и забудем.

Вон арбузы рядком стоят.

И поэтам новые Музы

Про большую любовь говорят.

* * *

Унаследовал край берёзовый,

Земляникой пророс в саду

Небом синим в Россию

Вросся я,

Волгой-матушкой

Я теку!

* * *

Я в России у белых берёз

Своё сердце оставлю навек.

Не скрывая безудержных слёз,

Я целую берёзовый снег.

Припев:

Россия — золото полей.

Россия — серебро лесов.

Россия — бронза рек, озёр.

Россия — это человек.

Белый, белый и чистый такой,

Словно чья-то святая душа.

Умываюсь водой ключевой,

Капли рос на ладонях дрожат.

Я в поля убегаю легко,

Как на крыльях небесных лечу.

Поднимаюсь в лазурь высоко

И обнять эту землю хочу.

Близок мне васильковый покой

И в озёрах немеркнущий свет.

Потому что России другой

Во Вселенной, конечно же, нет.

* * *

Ушла, дверь скрипнула, эпоха и эпохи.

И даже помахала (помахали) нам рукой,

В эпохах этих было жить неплохо,

Наверное, неплохо, но постой!

Ведь что-то же работало, ломало,

Рубило на куски и как шрапнель,

Шуршало в воздухе шрапнельное начало,

Закончилось воронкой прежних дней.

В них всё — наука, и искусство, и промыслы,

И стаи голубей, в них всё такое…

Кажется прошедшим,

А на поверку — ярче наших дней!

И есть за что дедов почтить распятых,

И матушек, скорее мам, почтить,

Как жили славно, не боялись Бога,

Эх, нам бы снова так зажить!

Авторская литературная страница

«Я Бога ищу в отражении неба»

Многие киржачане очарованы поэзией нашей юной землячки –

Александры АЛФЕЕВОЙ.

Сегодня мы предоставляем им возможность познакомиться с ее новыми творениями.

Я Бога ищу в отражении неба

На сонной поверхности пруда немого,

В кудрявых плечах бушевавшего клена,

Чье влагой дождя распузырено древо.

Я Бога ищу в красноносом калеке,

Что хмуро трясёт почерневшею пяткой,

И в ласковых розах с колючей отгадкой

На звонко скрипучей садовой телеге.

Я Бога ищу, поминая ушедших,

Листая альбом с посеревшими фото,

Где люди живут поразительно долго

И смотрят, и смотрят глазами нездешних.

Я Бога ищу, где смущаются веки,

Кусаются губы в немом напряженьи,

Где чисто и тихо, и ластятся тени

К рукам, окрылённым недолгим сплетеньем.

Я Бога ищу. Переборы минора,

Перчёность травы вдоль заросшего сада,

В усах полосатость промокшего шарфа,

И злая громада смолистого бора -

Все Бог. Все — Всевышность, все создано тайной,

Все — жизнь. Я молюсь, поедая глазами

Простёртую даль, сотворённость не нами.

Все — Милость в её красоте первозданной.

Все Бог.

* * *

9/11 Д. (общежитие литературного института)

Можно сидеть на кровати молча,

Сонно вдыхать непрожёванный дым,

Можно сквозь розовый панцирь скотча

В окна смотреть. Приоктябрьский сплин

Каждого в комнате чем-то смазал,

Смазал носы и потухшие рты.

Капает вниз с потолка до таза,

Капает музыка с нот на лады.

Вялые люди читают залпом

Что-то мудрёное, всё о себе,

Шутят про Бога, играют ямбом,

Пьют и гадают на левой руке.

Курят в окно, скрывая досаду,

Громко оправдывая феминизм,

Спорят в сердцах, поэт ли Асадов?

После едят недоваренный рис.

В комнате тени стоят, как люди,

В комнате люди, как тени, лежат.

Пьют. Обсуждают, какие груди

Женщин типичны лет сорок назад.

В комнате мало и стен, и света.

Душно. По коже спускается пот,

Некто Цветаеву тихо спело,

Хрипло глотая куплеты в живот.

А за окном фонари дежурят -

Ждут, что погаснут глазки сигарет.

Ночь в голубом сидит абажуре,

Голосом пьяным стихи говорит.

* * *

А потом были дни-альбиносы, холодные

Были дни, потертые были дни.

Показавшие зимних ночей подноготную

Дни – спугнутые сны в простыни.

Это было потом. А сейчас дышит тополем,

Едва выцветшим, сжатая тень

Серых рук. И танцуют над зимним некрополем

Две души в неянварскую синь.

* * *

Меня не хочется любить,

Меня в уродливом пальто,

Меня, сменившей шаг на прыть,

Любить не хочется. Зато

В пальто легко сопит душа,

Рожденная холодным днём,

Меня не любят, ну, а я

Открыла сердце лишь пером.

И там, где чувства будят кровь,

Чернила пьет моя душа

Бумажным сердцем, сплюнув вновь

Стихом.

Поэзия, влюбись в меня.

* * *

Над кроватью сгущается тень,

Мокрый рот грозового июля

Лижет окна, кусает. Не сплю я,

Не усну, невозможно теперь.

Успокой меня, сгорбленный ты.

В темноте одинокой квартиры

Теплых рук волевые изгибы

Держат профиль немой головы.

Прислонюсь к обгоревшей спине -

Мрачных мыслей усталая жила.

По дорогам пузырится мыло,

И безумно гогочет в окне

Календарь. Умирает июль,

Умирает болезненно мокро.

Я не сплю. Наблюдаю, как утро

Твою тень загоняет под тюль.

Успокой меня, сгорбленный ты,

Я боюсь и грозы, и квартиры,

Дыры в стенах скрывают картины,

За улыбкою боль пустоты.

Успокой меня, сгорбленный ты.

Под Мендельсона

Заплетаю в косу дни и ночи,

Горько-светлой лентой в час за чаем,

За больным до хрипоты роялем,

Он, больной, мне под руку клокочет

И смеется песней Мендельсо́на,

Бессловесной песней Мендельсона,

Горько-светлой песней Мендельсона

До мозоли и до унисона

С непонятной злобой на октябрь.

В чем винить оборвыша? Виновен

Тот лишь в том, что душу не Бетховен

Мне согреет. Хмурый коннета́бль –

Сторожила листьев на Арбате

Опадает бессловесной песней

В папку на пустом рабочем месте.

Я брожу в коричневом халате

И курю свои-чужие мысли,

Покурив, я вновь сажусь к роялю,

Нотную косу деру, вплетаю

В каждый локон чувственные смыслы.

* * *

Я пела куплет о снеге,

А люди мне в такт стучали,

И в такт мне качались серьги -

Буйки одного причала.

Я трогала песней стены,

Холодные стекла окон.

Ноябрь кричал гиеной

Невзрачный дождливый слоган.

Город моей мечты
Киржач — запорошенные снегом почти до самых крыш покосившиеся домики, улочки с тоненькими извивающимися тропками, чернеющими в предрассветной синеве. С пышными, облепленными снежными гроздьями кустами бузины и рябины, с морозным хрустящим вкусом и безгранично синим небом, подбитым серыми дымами, восходящими вверх из печных труб. С натужным треском печи и терпким запахом свежезаваренного ароматного утреннего чая. С привкусом малины и свежей корки испеченного хлеба. С уютом и теплом русской старины и неброской деревенской красоты.
Киржач — настырно врывающийся в окна буйной зеленью и дурманящим, бьющим в нос, сиреневым запахом. Городок с бесконечными изумрудными лугами и вздымающимися над ними крутыми холмами, с синей тоненькой лентой реки, разрывающей его пополам...
Киржач — с летними ночами, заполненными до краев ночными соловьиными трелями и клейкой листвой молодых берез, запахом грузных, обвисших от жары пионов и незатейливо голубеющих в палисадниках флоксов...
Затихающий в немом изумлении в предрассветные часы, не издающий ни вздоха, ни шороха, воззрившийся в предрассветное небо, полыхающее лиловыми и золотистыми огнями вновь рождающегося дня. Город, собирающий прозрачные капли росы в свои натруженные мозолистые руки...
Киржач — местечко, изобильно бьющее сладкими родниками среди пропахших горчащей смолой сосновых лесов. Ты всего лишь провинциальный российский городок с многочисленными белокаменными храмами и колокольнями, гордо устремляющимися ввысь, с по-купечески раззолоченными куполами и маленькими уютными часовенками...
Ты вечный странник на пути духовного поиска. Странник, закутанный с макушки до пят в пропыленный плащ, заплутавший среди российских бесконечных дорог. Прикорнувший у обочины Стромынского тракта путник с мудрой спутницей — совой на уставшем плече...

Ты маленький городок с неимоверными былями и загадочными небылицами, гордый и никем не покоренный, загадочный в своем многолетнем величии и самодостаточности, как и его обитатели - крепкие, хозяйственные, верные и надежные, с доброй лукавинкой в глазах и с наивною детской верой в добро и чудо...
Киржач — чудесное место, благословленное великими праведниками Руси, намоленное и очищенное от греха на сотни лет вперед нашими предками, навсегда обреченное стать чьей-то незаживающей памятью и болью, чьей-то единственной и искренней любовью...
С днем рождения, город моей мечты!

А. ГОТКО.

В. ТАЛТАНОВ

Дорожу тобой, Киржач

На город издали гляжу,

Что в синей дымке тает,

Киржач, тобой я дорожу,

Земля моя родная.

Хорош ты вечером и днем,

Киржач, уютный, тихий,

Наш город славили трудом

Прекрасные ткачихи.

Нам обижаться просто грех,

Живем пусть небогато,

На свете белом лучше всех

Киржачские девчата.

На сердце радостно, светло,

В садах играют дети,

Нам в жизни просто повезло,

Что есть Киржач на свете.

Слова любви тебе скажу,

Что верен мне ты, знаю,

Киржач, тобой я дорожу

И вечно быть желаю.

Край наш нельзя не любить

Озера, леса и долины,

Дорог разветвленная нить,

Край наш Киржачский былинный,

Право, нельзя не любить.

И тут аргумент будет веский,

Что город нам дорог и мил,

Ходил здесь святой Радонежский

И церковь на круче срубил.

А наши прекрасные дали,

Видел его самолет,

Полет начал смелый Гагарин

С наших киржачских высот.

А древняя города площадь

Помнит отважных сынов,

Вернулся героем наш Рощин,

И в вечность ушел Рыженков.

Делали город наш краше,

Были те годы строги,

И слышатся в городе нашем

Дмитриевой скорой шаги.

Не с книгами, не с киноэкрана,

В спецовке рабочей, простой,

Трудился Герой наш Кирсанов,

Чтоб ширился город родной.

А путь твой в истории длинный,

И нам ее дальше творить,

Край наш Киржачский былинный

Просто нельзя не любить.

Старый бульвар

Лес вокруг, не молод, не стар,

Путь прямой навсегда забыт.

Кто проложил в дебрях бульвар?

Кому нужен товаров сбыт?

Здесь подводы спешили к путям,

Тарахтел где в парах паровоз,

И вагоны, стоящие там,

Принимали за возом вновь воз.

Вот в пролетке хозяин спешил,

Над конями крутил он бичом,

Они мчались, что было сил,

А хозяину все нипочем.

Невозможно такое забыть,

И ему в том не ставлю вины,

Повелел он бульвар проложить,

Средь непуганой здесь тишины.

И дорога — словно бы стол,

И канавки с обеих боков,

Лишь в траву след колесный ушел,

Его спрятал зеленый покров.

Вид, конечно, лесной удивил,

То затея бывших здесь бар,

Сколько же было затрачено сил,

Чтоб когда-то проложить бульвар.

Был он прям, никуда не свернуть,

Мчаться только вперед одному,

Был когда-то нужен тут путь,

Но давно уж он стал ни к чему.

И немало минуло лет,

Нет давно тех забытых людей,

Сохранился колесный лишь след

На бульваре до нынешних дней.

Раиса ТУРКИНА

Киржач

Он стоит на распутье

Трех былинных дорог,

Окруженный лесами,

И святыми перстами

Осенил его Бог.

- Место лучше не сыщешь, -

Сказал Сергий Роману, -

У реки побережье все в цветах,

Воздух свежий.

Посему быть здесь храму!

Основателем храма был

Посланец от Бога.

Здесь средь леса дремучего -

Родник светлый на Круче

И Стромынка-дорога.

Вокруг храма селиться

Стали пришлые люди.

Разрасталось селенье

Быстро на удивленье.

Значит город здесь будет!

Слова вещими были,

Стоит он и поныне,

Городок наш зеленый,

Весь в березках и кленах,

Поклоняясь Святыне.

Родина

Я люблю перелески, и горы,

И рассвет, серебристый от рос.

И лугов разноцветных узоры,

И девичью стыдливость берез.

И косцов в белоснежных рубахах,

И малиновый кос перезвон.

Облака в темно-синих папахах,

Нахлобученных на небосклон.

И раздолье полей шелковистых,

Хлебный запах горячих печей.

И взгляд бабушки — теплый, лучистый,

И весенние свадьбы грачей.

И пушистый ковер снега синий,

И задорные игры детей.

Люблю все, что зовется Россией,

Нераздельно с судьбою моей.

Раиса ТУРКИНА

Людмила ДЕКАЛО

Киржач родной! Любимый град!

И встрече ты со мною рад!

В ладонях улицы несет,

К ногам бросает небосвод.

Красоты дарит старины,

Что сердцу русскому важны,

Воспоминаньями поит

И за любовь благодарит.

И грусть бесследно исчезает,

И сердце нежность наполняет,

И через радостные слезы

Видны уж радуга и грезы…

Л. ТУЛЯКОВА

Родина

Тропка у маленькой речки,

Ветра медовый настой.

Всюду гвоздики, клевер, ромашки

И колокольчик простой.

Здесь черемуха, ивы, березы,

По ночам здесь поет соловей,

Все, что ценим и свято мы любим,

Называем Отчизной своей.

Нас приветствует небо и солнце,

Воздух, речки вода и песок,

И трава, и цветы, и деревья,

А вдали виден милый лесок.

Легкий ветер в серебряных ивах,

Нежных листьев веселая речь.

Все вокруг — это Родина наша,

Все, что любим и будем беречь.

В. ТАЛТАНОВ

Как былое вернуть

Почему мы не вместе

В эти вешние дни,

Лебединую песню

Сохранить не смогли.

А теперь я всю ночь

Вокруг дома ходил,

Ведь былую любовь

Я совсем не забыл.

Ты же, знаю, сейчас

Преспокойненько спишь

И не кажешь мне глаз,

И в себе все таишь.

Я боюсь, как тогда,

Тебя снова будить,

Так ужель навсегда

Любви порвана нить!

Я признаюсь в том вновь,

Что не прав тогда был,

А былую любовь

Я совсем не забыл.

Ты обиду отбрось,

Все плохое — забудь,

Я хотел бы любовь

Нашу снова вернуть.

Сожаление о прошлом

Одиночество мне, я скажу, незнакомо,

Ты ж одна все бывала, словно птица в плену,

Я когда уезжал по работе из дома,

Оставлял я тогда тебя, мама, одну.

И я видел слезу, когда ты собирала

Мой походный, как звал, боевой чемодан.

Быть одной, понимаю, тебя угнетало,

И тоска наползала, словно с луга туман.

На тебе оставались все по дому заботы,

А их было немало, хоть юлою вертись.

Я отвечу, коль спросит, любопытствуя, кто-то:

Разве только с работой у нас связана жизнь.

Было просто не надо «катать» за деньгами

И на месте проложить свой жизненный след,

И на сердце моем лежит тяжестью камень:

Вот работа осталась, ну а матери нет.

Снова речка нас свела

Речка встала на пути,

Гонит вдаль песочек,

Как бы мне вновь перейти

К тебе на бережочек.

Ты, как раньше, позови:

- Сокол быстрокрылый.

Будут в радость снова дни,

Будет все красиво.

Говоришь, меня ждала

И всегда любила.

Нет, не речка отняла -

Жизнь разъединила.

И течет, течет вода

Так же, как когда-то,

Что расстались мы тогда -

Кто же виноватый?

Время пусть рассудит нас,

Оба правы ль были,

Признаемся мы сейчас,

Что недолюбили.

Вместе быть с тобою — сласть,

Не нужны и броды,

Я готов махнуть и вплавь,

Несмотря на годы.

* * *

Но теперь, без кутерьмы,

Мост вода ласкает,

Что как прежде любим мы

Речка понимает.

ФИАЛКИ

Красавицы, рвать было жалко,

- Не трогайте, вас я прошу!

Любил я смотреть на фиалки,

Росли что в сосновом лесу.

Чистой росою умыты,

Встречали фиалки рассвет,

Белые шапки раскрыты,

А вон — фиолетовый цвет!

Давно я в лесу этом не был,

Не пил там с травинок росу,

Не видел растущего хлеба,

В руках не держал я косу.

Но лес не пройду я тот мимо,

Детство прошло здесь, скажу.

Ведь обещал я любимой:

«Фиалку тебе привезу».

Искал я цветок с нетерпеньем,

Места я все те обошел,

Признаюсь, что я, к сожалению,

Фиалок совсем не нашел.

Как все изменилось на свете,

Спокойных найти где же слов,

И будто бы не было этих

Прекрасных и нежных цветов.

Поход за брусникой

С девушкой Ликой,

Только вдвоем,

Идем за брусникой,

Но вряд ль наберем.

Чувства тут в кубе,

Сердце поет,

Она меня любит,

Я пуще ее.

Дойдем до полянки,

Вон там, наяву

И будто бы с  пьянки

Падем на траву.

Души ее створки

Открыть не боюсь.

Пустые ведерки

Валяются пусть.

Спрошу ее: «Любо?»,

«Как в сказке здесь нам…»

И жаркие губы

Припали к губам…

…Идем, как хмельные,

Ласкаемся вновь,

Ведерки пустые -

Несем лишь любовь.

А. ИВИН

Элегия на разлуку с Т. В. Б.

Я люблю! Это странное слово

Боль и грусть вызывает в душе.

Ибо в ней отложилось уже

Слишком много пережитого.

Безнадежную страсть и тоску

Я ветрам и реке доверяю, -

Пусть развеют, а я не могу,

Потому что изнемогаю:

Без ее суесловящих уст

И без ловких ее поцелуев

В одиночестве здесь изведусь,

О взаимности тщетно взыскуя.

Я потребовал самую малость:

Чтобы бились совместно сердца.

Целовала, шутила, смеялась,

Но любить не клялась до конца.

Если есть в этой женщине дух,

Если звезды хоть раз созерцала,

Если свет ее глаз не потух,

Пусть сойдет у речного причала,

Из московской своей суеты

Пусть придет сюда наудачу.

Я скажу ей: «Любимая, ты?»

Обниму и от счастья заплачу.

А она мне, слезу утирая:

«Спать, мой милый, мы будем в сарае».

Р. ТУРКИНА

Одоление

Без тебя мне не прожить, как без огня,

Ты мне нужен, как тепло нужно зимой.

Обошел своей любовью ты меня,

Точно камень на дороге, стороной.

Чашу горя выпью полностью, до дна,

Заморожу боли крик я на устах.

Ночи стали мне теперь дороже дня,

Потому что я тобой любима в снах.

Не пролью слезинки горькой, как миндаль,

Точно в омут, боль упрячу, в глубину.

Одиночества глубокую печаль,

В крепкий узел туго-натуго стяну.

Лучезарною улыбкой озарюсь,

Повстречавшись с тобой рано поутру,

Мимо я пройду и вслед не оглянусь,

Свои чувства на стальной замок запру.

Захмелеют мысли тяжко в голове,

Вспыхнут щеки, точно розы на снегу.

О любви неразделенной я тебе

Никогда признаться в жизни не смогу.

Значит, вместе быть с тобой нам не дано,

Пусть, как ржавчина, меня съедает грусть.

Все я вытерплю, что жизнью суждено,

Только гордостью своей не поступлюсь.

Знакомьтесь ближе
- юная киржачская поэтесса
Александра АЛФЕЕВА
и ее многогранный невыдуманный мир…
Голубые броши
Серым днем затыкала уши
И бродила среди аллей,
Заставляя глазами слушать
Причитания тополей.
Постарела русская осень
И лежит теперь, не встает,
Сиплым голосом воду просит -
Ей туманами подают.
Обхожу голубые доски,
Здесь окрашено, не присесть,
Неприлично те доски броски,
В сером дне голубая спесь.
Целый ряд голубых вагонов
Вдоль осыпавшихся аллей
Отправляет домой влюбленных
Допивать свой влюбленный эль.
Тополей голубые броши -
Голубые огни тиши,
В старых парках калоши бродят,
Приседая в тиши одни.
Серым днем затыкала уши,
Но играли тугой струной
Все вагоны, огни и броши,
Что окрашены в голубой.

Пусть я и художник…
И если б могла рисовать…
Пусть я и художник,
Это — пресложно -
Любить и уметь рисовать.
Прогноз на холодный вторник -
Котлета и кофе,
Пусть это немного,
На завтрак, обед и полдник
Хватает. А мне б рисовать
Не Вас, а запястья,
Ведь это за счастье -
Всего по частям получать.
Фаланги взметнувшихся рук,
Которых зеленым,
Я вижу особой
Палитрой съедающих мук
Ночами и слякотным днем.
Болею сегодня
И завтра, и снова
Сижу перед карандашом,
Холстом, виновато грызу
Засохшие кисти.
Такое приснится,
Что я Вас безбожно люблю…
Люблю и рисую — порву.
Не то. Мои знанья
На уровне рванья,
Я Вас рисовать не могу.

У тебя глаза такие
У тебя глаза молитвы
Одинокой и печальной,
Спрятал умысел сакральный
Взгляд ноябрьской полыни.
У тебя глаза в тумане -
Все в испуганных ресницах,
Точно небо в черных птицах,
Точно искры в медной раме.
У тебя глаза святые,
Пусть святым твой путь и не был.
В них поживший тлеет пепел,
Светят истины простые.
Я такие не встречала
У красивых, одаренных,
Умных, циников, влюбленных.
Я глаза смелее знала,
Но уютней нет на свете
Двух в испуганных ресницах.
Мне в твоих душою греться,
Прыгнуть вглубь и не разбиться.
У тебя глаза нездешних,
Не из мира суетливых,
Нервных, занятых, красивых,
Недовольных и безгрешных.
У тебя глаза чудные,
Чуть медлительны порою,
С оскорбленной добротою.
У тебя глаза такие.

Синкопные миражи
Ночью в городе гаснут свечи,
Ночью в городе дрема крыш
Дышит горечью через печи,
Сладким голосом шепчет тишь.
Платье синие по колено,
В полумраке красавец-паб
Липнет черной душой кларнета
К полускрытым коленям дам.
Платье синее брошу в бархат,
Раствориться в сухом вине,
Отодвинув на время Баха,
Чтобы джазом свело в спине,
Чтобы окна дрожали в пабе
Смелым ритмом, плясал бокал,
Желтой пуговицы рубахи
Все края облизал рояль.
Ночью в городе грустно смотрят
Звезды Винсента в этажи,
И выводит кларнет, выводит
Нот синкопные миражи.
* * *
У дома огрубевшие ступени,
Как зубы морду свесившего пса,
И пахнет дымом. Тонкие колени
Дрожат от зыби. Ранняя весна.
Я не в себе, чего-то напеваю,
Бессмысленно по комнате брожу,
И мыслей ноль, и голова пустая,
И чайник так: жу-жу — кипит — жу-жу.
Хлопочет неумелый art-кудесник
Над вечером, сгущается туман
В один клубок с названием «воскресный»
И прячется в пижамный мой карман.
Стена повисла в взбухнувшей рябине,
Окно выводит на унылый двор.
Сюрреализм иль пролито на небе
Закатное малиновым пятном?

Цитрус
Каждой мысли похожий вкус -
Апельсиновые шары.
Позже приступы тошноты:
Слишком горек полезный мусс.
Я в оранжевой без бретель,
Майка в пятна и велика,
Как несвежая кожура,
Перевыдержанный коктейль.
Спички жгу и тушу в соку
Желтой мякоти, желтый дым
В желтой комнате, желтых стен
Атмосфера саднит в боку.
Давит на уши цитрус дня.
Кисло, горько и чуть саднит,
Словно пакостит, словно мстит
За кокосовый день вчера.

Последний выстрел...
Загнанных лошадей пристреливают... когда бесконечный путь в никуда подходит к своему логическому завершению и кончается вечной темнотой, хрип вырывается из легких вместе с кровавой пеной, клочьями покрывающими лошадиную морду, и большое тренированное сердце, словно раненая птица в последней агонии, пытается пробить мощную грудь и вырваться на свободу. Сердце, до краев наполненное алой жидкостью, которая ранее несла по венам кипучую жизнь, сейчас словно переполненный старый бурдюк, готовый в любой момент разойтись по швам, — ненадежный и изношенный, уже не способный быть хранилищем живительной влаги...
Загнанных лошадей пристрели... когда стремительный галоп переходит в путанную рысцу, а позже и вовсе превращается в медленную неуверенную поступь. Когда коленные, некогда идеальные суставы стираются в мелкое костное крошево, и ноги начинают подламываться, словно истлевший хворост, стремясь уронить на землю грациозное, изможденное тело. Тело, предназначенное к вечному полету вперед, к неизведанным далям запредельной свободы...
Загнанных лошадей при... когда лиловые с поволокой глаза наливаются кровью, пытаясь выйти из своих орбит, и отчаянный взгляд животного замирает где-то там — на краю грозно-сереющего неба, а раскаленный шар беспощадного солнца пульсирует в голове металлическими молотками, отсчитывающими последние секунды недолгой жизни...
Загнанных лошадей ... и спутанная грива, разметавшаяся по пыльной степной траве, и бесконечная, так и не покорившаяся даль, и безграничная свобода дикого табуна, оставшаяся где-то далеко в прошлом вместе со светлой радостью беззаботного существования... свобода, поменянная на вечную бескорыстную любовь и преданность человеку...
Загнанных лоша... и чья-то сочувствующая рука бережно снимает с головы узду... судорожные вздохи непомерно раздувают покрытые липким потом бока... она еще пытается приподнять отяжелевшую голову в последнем безотчетным порыве... Где же та рука, что сможет совершить последний выстрел — выстрел сострадания и милосердия, сможет отпустить на волю истосковавшуюся по свободе душу?..
Загнанных лош...
А где-то там, — за горизонтом, — под аркой переливающейся всеми цветами радуги, стремительно уходит вдаль свободный табун, и сотни лошадиных грив, словно черные шелковистые птичьи крылья, колышутся по ветру в такт безудержному галопу...
А. ГОТКО.

А. ГОТКО

Старый блюз…

Вы видели, как танцуют деревья, склоняясь то влево, то вправо, обняв ветвями полнеба, пуская дрожащие тени в окно бесконечной вселенной?..

Танцуют они в паре с ветром – беспечным и легкокрылым, а дождь им на саксе играет мелодии старого блюза, и вторят, звеня в натяжении, гитарные переборы в закат уходящих линий.

И с самой галерки вселенной пробьется звонок телефонный… — Алло, — скажет тихий голос, и снова забьется сердце… В нем вновь и тепло, и надежда, и вера, что снова вместе…

Танцуют в ночи деревья свой самый чувственный блюз. И первые капли, как банджо, звенят по стеклу лобовому.

* * *

Вновь за окном сереющий рассвет

Закапал с неба мутными слезами.

И в камень превратился белый свет.

И корни прорастают прямо в камень.

В пустыне для души спасенья нет –

Для полыхающей, живой и легкокрылой.

И бьется в каменеющий рассвет.

И хочет, но земля уже остыла.

И вздох бы... И расправив два крыла

Навстречу солнцу... Но не тут-то было.

Она тогда еще жива была...

Она хотела, но не полюбила.

* * *

В птиц стреляют на взлете, на глубоком изломе крыла,

В тот момент, когда им открывает вселенная окна.

В птиц стреляют на взлете… И сквозит среди неба дыра -

Раскаленное солнце в последнем застывшем полете.

Там охотники вслед, и осипший безудержный лай…

И, конечно, подранок становится легкой добычей.

В птиц стреляют на взлете, а так их попробуй — поймай…

На пути во вселенную птиц не поймаешь обычно.

Спирт в стаканы разлит, а не просто речная вода,

Поминают охотники птичью беспечную душу…

Только небо грустит, и темнеет оно иногда,

Ведь звенящею песней покоя его не нарушат.

Во вселенной фрамуги закрыли от нас навсегда.

Нет пути к раю тем, кто забыл о любви и пощаде.

Собирают охотники сотни потерянных стрел.

Прикрывают добычу пропахшими болью плащами.

Ю. Глонин

Моему другу Барсу

Маленький честный мечтатель -

Плевать на ложь и побои.

Храбрый котенок не плачет -

Просто

Ночью

Пальцем ведет по узору обоев.

“Привет, завитушка”... — Эта ли?

Да, та самая. Когда предали.

Чуть улыбается -

Эх, а вот эта -

От самого близкого... человека...

Эта — тоже сполна оплачена.

Впрочем — всё это — дребедень.

Храбрый котенок молчит.

Не плачет.

Завтра

Всё равно будет счастливый день.

В. ТАЛТАНОВ

А я люблю велосипед

Ты не смотри так на меня, красавица,

А лучше помаши рукой вослед,

Пускай другим машины очень нравятся,

А я люблю простой велосипед.

Зачем мне на бензин, скажу я, тратиться,

 Не нужен также ворох запчастей,

Сама дорога под колеса катится,

И обгоняю пеших я людей.

Рубаха на ветру на мне полощется,

Затормозить коль нужно, то готов,

А если ты на раму сесть попросишься,

То буду я счастливей шоферов.

И солнышко нам, верно, подыграет,

Да только я не вижу ничего.

Тебя в обхват, как пьяный, обнимаю,

А ты смеешься, только и всего.

И ехать я, конечно, не устану,

Ты говоришь, я слышу наяву:

- Давай останови вон у поляны,

Я знаю, упадем мы на траву,

Имеем мы с тобой на это право -

Встречать счастливо утренний рассвет,

А у тропинки, что ведет направо,

Нас ждет-пождет родной велосипед.

….Мне говорят:

- Всё с вело будешь маяться,

А я кричу на это им в ответ:

«Пускай другим

                         машины сильно нравятся,

А я люблю простой велосипед».

ЛЕТО

За росу и рассветы,

За речные туманы

Я люблю тебя, лето,

И любить не устану.

Все цвета и все краски

Открыть лето поможет

И подарит ромашки,

Что на солнце похожи.

Словно то на экране,

Все красоты земли,

Колокольчики манят,

Ты на них посмотри,

Но рукою не тронь-ка

Колокольчиков ряд.

Слышь, при ветре тихонько

Они словно звенят.

* * *

А когда-то секретно,

Шли на нашу поляну,

Я люблю тебя, лето,

И любить не устану.

М. КОКОРЕВ

ШТИЛЬ

«Зеркало бабуринского озера…»

Зелёным стеклом распростёрлась вода,

И нет ни морщинки, ни пятнышка даже…

Такое увижу ещё я когда?

Что может быть зеркала этого глаже?

Увижу. И снова ему удивлюсь,

Спокойствию этого великолепия…

И снова родилась… не радость, не грусть,

А что-то похожее на благолепие…

Но, по существу, это просто вода,

Которую ветер весёлый не морщит,

А если под парусом – это беда,

А если нет вёсел – беда еще больше.

И тот, кто стоит у «руля и ветрил»

В каком бы то ни было веке и море,

Все ужасы штиля едва ль позабыл,

А если забыл – еще большее горе.

Зелёным стеклом распростерлась вода…

А мне еще слышатся горькие стоны…

Сквозь земли, моря, небеса и года…

И «мертвой водой» я стою, околдован.

Боль разлуки

Ну, вот твой дом: давай, входи, живи…

Все те же дверь, половичок и ручка,

Но отчего душа твоя в крови?

Опять накрыла эта «невезучка»?

Возьми свой ключ и двери отопри,

И за звонок не дергай – бесполезно:

Здесь нет того, кто мог бы их открыть -

Глаза, и двери, и засов железный,

Кто мог бы к шее руки протянуть,

Но, передумав, взять тебя за талию,

К груди нагнуться слепо и чихнуть

С улыбкою, блеснув зубов эмалью…

И заклинания нелепы: будь, будь, будь…

И уверенья бесполезны после казни.

Душа успела мне по шее полоснуть,

Сама же выжила, хоть вся в крови, а дразнит:

Мол, «я бессмертная, а ты сейчас умрешь»…

Жестоко сжала горло боль разлуки…

«И та, которую ты бесполезно ждешь,

Уже не сцепит за спиною руки,

Не поглядит доверчиво в глаза,

Не поцелует в губы осторожно»…

Живи, противная: я знаю, что нельзя,

Сейчас нельзя, а завтра будет можно.

Л. ТУЛЯКОВА

Вечерняя заря над рекой

Серебро на воде – посмотри, посмотри!

Отражаются в речке все краски зари.

В изумрудной траве, как дурман,

Заискрился цветной туман.

Зачарована светом заката река,

Серебром отражаются в ней облака

Небо светлое, нежные краски зари.

Серебро на воде – посмотри!

Солнце шлет нам привет свой вечерний светло.

Тишина над рекой. Тишина и покой,

Солнце гасит лучи, и в тиши

На лугу ни души, ни души.

Скоро выйдет Луна, будет в небе светить,

Будет светом своим чаровать, ворожить.

Будут звезды с Луною дружить,

Нашу речку всю ночь сторожить.